Седьмая из Девяти: цена человечности
Замечали когда-нибудь, что умеете действовать на автопилоте? Умеете заваривать чай, почти не глядя. Ездить по знакомому маршруту, не задумываясь о дороге. Улыбаться окружающим, потому что ситуация того требует, а не потому что вам так хочется. Мы все немножко борги. Да, без этих жутких имплантов и коллективного разума, но суть вы уловили: большую часть времени мы функционируем на готовых алгоритмах. А что если вырвать нас из нашей привычной среды? Отключить от хора одинаковых голосов и заставить слушать тишину собственного «я»? Именно в такой ситуации однажды оказалась она — Седьмая из Девяти, Третичное Дополнение Униматрицы Ноль-Один. Персонаж, чья эволюция в сериале «Стар Трек: Вояджер» до сих пор удивляет даже видавших виды треккеров.
Казалось бы, «Вояджер» — это история о долгом пути домой через далёкий квадрант Дельта. Но нет. Для многих это оказалось историей о куда более сложном путешествии. От борга к человеку. И этот шаг растянулся на световые годы. Создатели сериала, Рик Берман и Майкл Пиллер, нашли гениальный ход — ввести в и без того пёстрый экипаж элемент чистой, неразбавленной кибернетической угрозы. И посмотреть, что будет. Получился один из самых запоминающихся образов во всей франшизе. И создала этот образ Джери Райан, актриса, сумевшая вдохнуть жизнь в, казалось бы, абсолютно бездушный объект. Её костюм стал легендой — невероятно неудобный, откровенно сковывающий, он физически передавал то состояние стеснённости, в котором пребывал персонаж.
Кем была Седьмая из Девяти до присоединения к экипажу «Вояджера»
Представьте на секунду. Ни сна. Ни еды. Ни тишины. Только белый шум миллионов голосов в голове. Коллектив. Единственно верный способ существования. Убирающий всю эту неэффективную человеческую мишуру — эмоции, сомнения, индивидуальность. Седьмая с детства была частью этого колоссального организма. Ассимилирована, как и миллионы других. Её тело — не её храм, а функциональный инструмент, напичканный технологиями боргов для связи, регенерации, анализа. Никаких личных воспоминаний. Только память Коллектива.
И вот этот идеально отлаженный механизм сталкивается с «Вояджером». Вернее, с его капитаном — Кэтрин Джейнвэй. Женщиной, чья воля оказалась настолько крепка, что смогла противостоять воле целого Коллектива. Седьмую буквально отрывают от целого. Отключают. Представьте, что вас всю жизнь держали в тёплом, шумном бассейне, а потом вдруг выдернули на холодный воздух, где оглушительно тихо. Вот это — её первое состояние на «Вояджере». Не освобождение. Не спасение. А катастрофа. Ампутация. Она теряет всё, что знала. И её первая реплика, произнесённая тем металлическим, безжизненным голосом: «Я — Седьмая из Девяти». Не имя. Тактическое обозначение. Якорь из прошлой жизни.
Изначальный замысел заключался в том, чтобы показать врага, ставшего союзником. Но получилось куда глубже. Она — живое напоминание о том, что даже у самого чудовищного противника может быть лицо. Точнее, лица поначалу нет. Его только предстоит обрести. Её взаимоотношения с капитаном Джейнвэй весьма своеобразны. Не мать и дочь, конечно. Скорее... наставник и невероятно сложный, а порой и опасный подопечный. Джейнвэй видит в ней не просто оружие или источник информации о боргах. Она видит человека. Даже когда сама Седьмая об этом не подозревает. Тут-то и начинается настоящая химия персонажа.
Почему костюм борга стал такой проблемой для Джери Райан
Ну, вы все видели этот наряд. Блестящий, обтягивающий, сковывающий каждый мускул. Это вам не комбинезон астронавта из удобной ткани. Это орудие пытки, прикинувшееся одеждой. Костюм Седьмой из Девяти — не просто визуальный образ. Это физическое воплощение её несвободы. И для актрисы Джери Райан он стал настоящим испытанием. Его делали по гипсовому слепку её тела, чтобы получить идеальную «вторую кожу». В итоге — невероятная красота на экране и адские муки за кадром.
Райан рассказывала, что не могла нормально есть в этом костюме — любой приём пищи приводил к вздутию, а костюм не растягивался. Ни сесть, ни наклониться. Постоянные проблемы с кровообращением, онемение рук и ног, головокружения. Один раз её чуть не пришлось извлекать из костюма прямо на площадке, когда ей стало плохо. Представьте, каково это — играть сложнейшую драматическую роль, пытаться передать тончайшие оттенки пробуждающихся эмоций, когда тебя сдавливают тиски. Парадоксально, но возможно, именно эти неудобства и помогли ей в роли. Скованность движений, некоторая деревянность — это была не игра, а естественная реакция тела. Она действительно была заточена в этой оболочке. Как и её персонаж.
Со временем, по мере её гуманизации, костюм тоже менялся. Постепенно он стал похож на какое-то подобие нормальной одежды, натянутой поверх имплантов. И это тоже метафора. Внешние изменения как отражение внутренних. Сбросить костюм борга полностью — всё равно что сбросить кожу. Невозможно. Он стал частью её. Как и воспоминания о Коллективе. И в этом её уникальная роль. Она — мост между двумя мирами. И её внешний вид — это визуальный символ этого гибридного состояния.
Как отношения с экипажем меняли её личность
Сначала для неё это были «неборги». Тактическая помеха. Или ресурс. Она требовала от Джейнвэй вернуть её в Коллектив. Угрожала. Потом попыталась взять под контроль корабль. Старый добрый инстинкт борга — ассимилировать или уничтожить. Но «Вояджер» оказался ей не по зубам. Не потому, что у него крепче щиты или мощнее фазеры. А потому, что у экипажа есть кое-что посильнее — упрямство и... ну, назовём это человеческой настырностью.
Возьмём, к примеру, её динамику с голографическим Доктором в исполнении Роберта Пикардо. Вот уж кто стал её невольным наставником в мире индивидуальности. Их диалоги — это же чистый театр абсурда и гениальности. Он, сам будучи искусственным интеллектом, стремящимся к чему-то большему, вынужден был учить её быть человеком. Он объяснял ей вкус пищи. Рассказывал о необходимости сна. А она интересовалась, зачем ей на целых 6 часов впадать в бесполезное, бессознательное состояние? И ведь действительно, зачем? С точки зрения эффективности — полный бред. Но с точки зрения человеческой природы — необходимость.
А её трения с Б’Эланной Торрес? Полуклингонка, чья ярость и страсть — полная противоположность холодной рациональности борга. Они как огонь и лёд. Но именно через конфликты с Б’Эланной Седьмая начала постигать такие концепции, как гордость, честь, гнев. Не как тактические параметры, а как реальные, обжигающие чувства. Или её странная, настороженная связь с Томом Пэрисом — этаким шалопаем и бабником, который видел в ней сначала объект для флирта, а потом... ну, сложно сказать. Но именно через его легкомысленное, артистичное восприятие мира она прикасалась к искусству, к музыке, к тому, что не имеет никакой утилитарной ценности, а имеет ценность только для души. Вот так, по крупицам, из тысяч таких микроскопических взаимодействий и начала собираться её собственная, уникальная личность. Не та, что была до ассимиляции — ту уже не вернуть. А совершенно новая.
Что значило для неё имя Анника Хэнсен
Это, пожалуй, один из самых сильных моментов в её арке. Её человеческое прошлое. Её имя. Анника Хэнсен. Шестилетняя девочка, которую борги ассимилировали на Тендаре Шесть. Это сродни взрыву. Всю свою сознательную жизнь она была «Седьмой из Девяти». А тут оказывается, что у неё было имя. Семья. Родители, которые её любили. Она не родилась боргом. Её сделали.
Но фокус в том, что это знание не приносит ей утешения. Оно приносит боль. Путаницу. Гнев. Она не чувствует себя этой девочкой. Анника Хэнсен — это призрак, чужое воспоминание, встроенное в её память. Она пытается подключиться к этому прошлому, понять его, но всё без толку. Она говорит Джейнвэй: «Анника Хэнсен мертва. Её ассимилировали». И по-своему она права. Нельзя вернуться назад. Нельзя снова стать тем ребёнком. Опыт борга, годы, проведённые в Коллективе — они стёрли того ребёнка. Но они же создали того, кто она есть сейчас. Уникальный гибрид.
Это её личная трагедия и её сила одновременно. Она не может отринуть борга, как не может принять Аннику. Ей приходится строить себя заново. Из обломков двух катастроф. И в этом процессе она порой совершает жуткие ошибки. Вспомните ту историю, когда она попыталась создать свой собственный, «совершенный» коллектив, подключив к себе нескольких членов экипажа. Благими намерениями, знаете ли... Она искренне считала, что дарит им совершенство, избавляет от одиночества. А в итоге — чуть не уничтожила их личности. Это был горький урок. Желание подключиться, быть частью чего-то большего — это её базовая потребность, инстинкт. И ей приходится учиться жить с ним, не подчиняясь ему. Как выздоравливающий алкоголик учится жить рядом с бутылкой.
Отношения с Чакотаем
Если с остальными экипажем она училась быть человеком, то с коммандером Чакотаем всё было иначе. Он стал для неё кем-то вроде духовного проводника. Он, с его индейскими традициями и медитациями предлагал ей путь, совершенно альтернативный технократическому миру боргов и даже научному подходу «Вояджера». И что удивительно — она откликнулась.
Он вёл её через видения, через прикосновение к мистическому, к тому, что нельзя измерить или проанализировать. Для существа, чья жизнь всегда была подчинена чистой логике и эффективности, это был как прыжок в бездну. Но именно через эти практики она начала постигать своё внутреннее «я». Не как набор биологических и кибернетических функций, а как нечто большее. Как душу, если хотите. Их связь была одной из самых тонких и глубоких в сериале. Он не учил её улыбаться или шутить, как Доктор. Он учил её слушать тишину внутри. А для того, кто привык к постоянному гулу коллектива, тишина — самая страшная вещь на свете. И самая целительная.
Именно Чакотай помог ей примириться с её двойственной природой. Не выбрать одну сторону — человека или борга, а принять их обе в себе. Найти баланс. Понять, что её сила именно в этом гибридном состоянии. Она не бывший борг. Она не вернувшийся человек. Она — нечто третье. Уникальное. И в этом её главная ценность. Её сцена в голодеке, где она представляет себя одновременно и в платье викторианской эпохи, и в полном облачении борга — замечательная визуализация этого внутреннего конфликта и его окончательного разрешения. Она — и то, и другое. И это её не убивает, а делает сильнее.
Почему её история актуальна сегодня
Казалось бы, ну какое нам дело до какой-то вымышленной кибернетической особы из старого сериала? Но нет. Её история на удивление современна. Мы живём в эпоху, когда технологии всё глубже проникают в нашу жизнь, стирая границы между приватным и публичным, между личным и коллективным. Социальные сети, алгоритмы, рекомендующие нам, что думать, что покупать, кого любить — это ведь такой себе мягкий, добровольный вариант коллектива. Мы сами отдаём кусочки своей индивидуальности в обмен на удобство, на чувство принадлежности.
И в этом свете путь Седьмой — это путь обретения себя в мире, который пытается тебя ассимилировать. Не грубой силой, как борги, а через клики, лайки, тренды. Она училась чувствовать, а не вычислять. Принимать неэффективные, иррациональные решения. Любить. Страдать. Сердиться. То есть жить полной жизнью, со всеми её несовершенствами. На протяжении всего сериала она пыталась понять, что значит быть человеком. Это главный вопрос и нашего времени. Сегодня, когда ИИ уже пишет картины и сочиняет музыку — что остаётся нам, биологическим существам? Наша иррациональность. Наша способность к эмпатии. Наши ошибки. Наша способность меняться.
Её образ стал культурным феноменом не только из-за запоминающегося внешнего вида или блестящей игры Джери Райан. А потому, что она — это мы. Каждый, кто хоть раз чувствовал себя чужаком, кто пытался найти своё место, кто боролся с внутренними и внешними демонами, кто пытался отыскать в себе человеческое — в мире, который всё больше напоминает один большой высокотехнологичный улей. Она прошла этот путь. С болью, с ошибками, с отступлениями. Но прошла. И её финал — не хэппи-энд в классическом понимании. Она не стала «нормальной». Она стала собой. А что может быть более человечным, чем это?
Комментарии